Old garden of grayish and ochre lichen,
How long a time since the brown people who have vanished from here
Built fires beside you and nestled by you
Out of the ranging sea-wind? A hundred years, two hundred,
You have been dissevered from humanity
And only known the stubble squirrels and the headland rabbits,
Or the long-fetlocked plowhorses
Breaking the hilltop in December, sea-gulls following,
Screaming in the black furrow; no one
Touched you with love, the gray hawk and the red hawk touched you
Where now my hand lies. So I have brought you
Wine and white milk and honey for the hundred years of famine
And the hundred cold ages of sea-wind.
I did not dream the taste of wine could bind with granite,
Nor honey and milk please you; but sweetly
They mingle down the storm-worn cracks among the mosses,
Interpenetrating the silent
Wing-prints of ancient weathers long at peace, and the older
Scars of primal fire, and the stone
Endurance that is waiting millions of years to carry
A corner of the house, this also destined.
Lend me the stone strength of the past and I will lend you
The wings of the future, for I have them.
How dear you will be to me when I too grow old, old comrade.
Старый сад лишайников охряно-серых,
Сколько лег прошло, как исчезнувших краснокожих племя
Жгло костры под тобой и искало
Защиты от ветра морского? Сто лет или двести
Был ты в разлуке с людьми
И знал лишь белок со жнива, да кроликов с мыса,
Да лошадей длиннокогмых за плугом
На холме в декабре и чаек, снующих
Крикливо над черною бороздой; никто
Не касался тебя любовно, лишь серый ястреб и бурый садились туда,
Где возложены руки мои. Вот принес я тебе
Вино, молоко и мед за столетье голода
И морского холодного ветра.
Я вовсе не думал, что будет по вкусу граниту
Вино иль мед с молоком; но так нежно
Отекают они по расщелинам древним в мох,
Проникая в немые
Оттиски бурь, отшумевших давно, и в ожоги
Костров первобытных, и в твердость
Ждавшую миллионы лет, чтобы стать
Углом для дома, как предопределено.
Дай мне каменную мощь прошлого, и тебе
Мои крылья будущего одолжу я.
Как дорог станешь ты для меня, когда и я состарюсь, старый друг.
Перевод М. Зенкевича
